В отличие от Советского союза, в Афганистане, как и во всякой уважающей себя мусульманской стране, выходным днем было не воскресение, а пятница, по афгански «джума». У советников выходным днем по идее была и суббота — но не у всех и не всегда — в зависимости от обстановки. Были разговоры о том, чтобы последовать примеру Советского союза и сделать выходным воскресение, а пятницу рабочей — но все-таки решили лишний раз обстановку не обострять и правильно сделали. Проблем с исламистами хватало, и добавлять напряженности из-за переноса выходного было бы форменным безумием.
А сегодня был четверг, по афгански «пандшанба». Со второй половины дня все работали уже спустя рукава, ни один вопрос решить было невозможно. Кто-то, не мудрствуя лукаво уходил с работы и спешил на базар — прикупить продукты для вечернего ужина — афганец мог целую неделю голодать, но вечерний четверговый ужин — это святое. Кто-то из советников доставал заветные «поллитра» и звал своего подсоветного — вместе отметить окончание трудовой недели. Надо сказать, что афганцы к возлияниям были непривычны, мусульманская страна как — никак. Но наши советники учили и этому — благо жмотов в советническом корпусе не было, и пригласить за стол своего подсоветного (тоже ведь человек) и напоить его считалось само собой разумеющимся…
Работы с утра было немного, а делал я ее быстрее чем обычно — потому что уже привык к ритму афганской жизни и тоже задумывал сходить на базар и купить продуктов. Тем же самым, судя по всему собирался заняться и старший лейтенант Мустафа Фархади… Тут мы друг друга понимали…
А во всем остальном… Что я мог ему предъявить — подозрения? Глупо. Он в своей стране, я в чужой. Ничего кроме подозрений у меня не было, да и подозрения то были… ну, ушел человек с работы — и что дальше? Что я ему предъявлю. В работе с подозреваемыми я толк знал, как-никак несколько лет следователем отработал — и прекрасно понимал — дергать подозреваемого на допрос без достаточной информации и достаточных улик и пытаться его изобличить «нахрапом» — в девяноста процентах случаев кончается провалом и «висяком». Брак в следственной работе. В разведработе было примерно то же самое — сначала получи информацию, а потом с ней и работай. Предположения же никого не интересуют…
Совсем недавно Фархади получил очередную звездочку — по этому поводу он накрыл небольшой стол. Пригласил и меня — чему я был рад. Мне казалось, что он что-то подозревает, что я про него знаю больше, чем говорю — приглашение к столу частично развеяло эти опасения…
Так что мы продолжали работать — как работали, но приглядывались — друг к другу…
Покупать продукты я пошел не в магазин при посольстве — а на базар. В магазине продавались продукты, привезенные из Советского Союза — их я и на родине покушаю. Андрей Леонидович успел-таки взять меня с собой на базар и познакомить с торговцем всякой снедью — у него был один из лучших дуканов в городе, но не на самом базаре, а прямо рядом с ним. Тогда еще этот базар таким большим не был, это потом на обслуживании русских он разрастется раза в три и лавка Мехмета окажется частью самого базара, знаменитой «чекен-стрит». А тогда, в семьдесят восьмом это была просто соседняя с базаром улочка…
Машину я оставил метрах в ста дальше, на свободном месте рядом с базаром. Тогда это можно было делать без страха — проблемы угонов не стояло, а прилеплять к днищу магнитные мины тогда было не принято. Примерно прикинул, что мне надо было купить — я собирался отметить приезд Константина Ивановича шашлыком, заодно пригласив на него и его подсоветных из Царандоя. Познакомится — лучше это делать во время таких вот междусобойчиков. Подсоветные из Царандоя еще будут нужны, ведь в отличие от нас у них и агентура и техника и возможность вести официальное расследование. Поэтому, мне нужна была свежая баранина — тут ее было навалом, не то что в Союзе — и зелень. Заперев махину, я двинулся вниз по кривой, извилистой улочке, ловя последние жаркие лучи солнца…
Мехмет сидел у входа в свою лавку, на каком-то перевернутом ящике, очень похожем на наш армейский. Он прилично говорил по-русски потому что какое то время учился у нас. Но тогда инженеры в этой стране были не нужны — вот он и пошел в торговлю. А сейчас от торговли не отказался бы, даже назначь его главным инженером какого-нибудь завода…
— Товарищ Сергей… Как дела, как здоровье?
— Хорошо. Мясо есть?
— Есть, есть. Есть баран, есть банка. Все есть.
Банка — это значит тушенка в банках, которая на базаре появлялась уже тогда — интенданты пускали налево…
— Хочу шашлык сделать, Мехмет — подмигнул я ему — человек на пять. Баранинки мне бы и зелени…
— Баранина есть! — зачастил Мехмет, улыбаясь — хороший баран есть! Утром сам, своими руками резал баран, свежий баран, большой баран, молодой баран!
Конечно, это было неправда — но врал он так истово и вдохновенно, что не поверить, или по крайней мере не улыбнуться, было просто невозможно…
— А зелень?
— И зелень есть! Сам утром рвал!
Ну и ну… Чем-то он был похож на Никулина, знаменитого советского комика…
— Веди раз так…
— Заходи, шурави, заходи…
Дукан Мехмета, как и все в этом городе был с низкими потолками, старый, заставленный мешками и товаром — но в каждом дукане был свой, неповторимый колорит. Здесь нельзя было просто покупать — здесь каждый дуканщик знал своего покупателя в лицо, интересовался как у него здоровье, знал что он предпочитает. Здесь можно и нужно было торговаться — не торгующегося не уважали. Кстати, был такой приказ «О нормах и правилах поведения советских специалистов в ДРА», в котором одним из пунктов запрещалось торговаться на базарах и в лавках — тот, кто писал этот бред явно знал Афганистан только по «Международной панораме»…